Ответ оставил Гость
В 1815 г. епископом города Диня был Шарль-Франсуа Мириэль, прозванный за добрые дела Желанным - Бьенвеню. Этот необычный человек в молодости имел множество любовных похождений и вёл светскую жизнь - однако Революция все переломила. Г-н Мириэль уехал в Италию, откуда вернулся уже священником. По капризу Наполеона старый приходской священник занимает архиерейский престол. Свою пастырскую деятельность он начинает с того, что уступает прекрасное здание епископского дворца местной больнице, а сам же переселяется в тесный маленький дом. Своё немалое жалованье он целиком раздаёт бедным. В двери епископа стучатся и богатые, и бедные: одни приходят за милостыней, другие приносят её. Этот святой человек пользуется всеобщим уважением - ему даровано исцелять и прощать.
В первых числах октября 1815 г. в Динь входит запылённый путник - коренастый плотный мужчина в расцвете сил. Его нищенская одежда и угрюмое обветренное лицо производят отталкивающее впечатление. Прежде всего он заходит в мэрию, а затем пытается устроиться где-нибудь на ночлег. Но его гонят отовсюду, хотя он готов платить полновесной монетой. Этого человека зовут Жан Вальжан. Он пробыл на каторге девятнадцать лет - за то, что однажды украл каравай хлеба для семерых голодных детей своей овдовевшей сестры. Озлобившись, он превратился в дикого затравленного зверя - с его «жёлтым» паспортом для него нет места в этом мире. Наконец какая-то женщина, сжалившись над ним, советует ему пойти к епископу. Выслушав мрачную исповедь каторжника, монсеньёр Бьенвеню приказывает накормить его в комнате для гостей. Посреди ночи Жан Вальжан просыпается: ему не дают покоя шесть серебряных столовых приборов - единственное богатство епископа, хранившееся в хозяйской спальне. Вальжан на цыпочках подходит к кровати епископа, взламывает шкафчик с серебром и хочет размозжить голову доброго пастыря массивным подсвечником, но какая-то непонятная сила удерживает его. И он спасается бегством через окно.
Утром жандармы приводят беглеца к епископу - этого подозрительного человека задержали с явно краденым серебром. Монсеньёр может отправить Вальжана на пожизненную каторгу. Вместо этого господин Мириэль выносит два серебряных подсвечника, которые вчерашний гость якобы забыл. Последнее напутствие епископа - употребить подарок на то, чтобы стать честным человеком. Потрясённый каторжник поспешно покидает город. В его огрубелой душе происходит сложная мучительная работа. На закате он машинально отбирает у встреченного мальчугана монету в сорок су. Лишь когда малыш с горьким плачем убегает, до Вальжана доходит смысл его поступка: он тяжело оседает на землю и горько плачет - впервые за девятнадцать лет.
В 1818 г. городок Монрейль процветает, и обязан он этим одному человеку: три года назад здесь поселился неизвестный, который сумел усовершенствовать традиционный местный промысел - изготовление искусственного гагата. Дядюшка Мадлен не только разбогател сам, но и помог нажить состояние многим другим. Ещё недавно в городе свирепствовала безработица - теперь все забыли о нужде. Дядюшка Мадлен отличался необыкновенной скромностью - ни депутатское кресло, ни орден Почётного легиона его совершенно не привлекали. Но в 1820 г. ему пришлось стать мэром: простая старуха устыдила его, сказав, что совестно идти на попятную, если выпал случай сделать доброе дело. И дядюшка Мадлен превратился в господина Мадлена. Перед ним благоговели все, и только полицейский агент Жавер взирал на него с крайним подозрением. В душе этого человека было место только для двух чувств, доведённых до крайности, - уважение к власти и ненависть к бунту. Судья в его глазах никогда не мог ошибиться, а преступник - исправиться. Сам же он был беспорочен до отвращения. Слежка составляла смысл его жизни.
РЕКЛАМА
Однажды Жавер покаянно сообщает мэру, что должен ехать в соседний город Аррас - там будут судить бывшего каторжника Жана Вальжана, который сразу после освобождения ограбил мальчика. Прежде Жавер думал, что Жан Вальжан скрывается под личиной господина Мадлена - но это была ошибка. Отпустив Жавера, мэр впадает в тяжёлое раздумье, а затем уезжает из города. На суде в Аррасе подсудимый упорно отказывается признать себя Жаном Вальжаном и утверждает, что его зовут дядюшка Шанматье и за ним нет никакой вины. Судья готовится вынести обвинительный приговор, но тут встаёт неизвестный человек и объявляет, что это он Жан Вальжан, а подсудимого нужно отпустить. Быстро разносится весть, что почтенный мэр господин Мадлен оказался беглым каторжником. Жавер торжествует - он ловко расставил силки преступнику.
Роману Виктора Гюго «Отверженные» уже больше ста лет. Он был завершен в 1861 году. А замысел этого большого произведения великий французский писатель разрабатывал всю свою творческую жизнь. Название «Отверженные», так прочно вошедшее в сознание многих поколений русских читателей (одними из первых среди них были Лев Толстой и Достоевский), не совсем точно передает смысл французского слова «мизерабль». Именно так заучит заглавие на родном языке автора. Что это значит? «Мизерабль», если переводить это слово несколькими подходящими по смыслу понятиями, по-русски звучало бы примерно так: «Несчастные, находящиеся на самом краю горя и нищеты».
Казалось бы, какое дело до этих несчастных «великому Виктору», отец которого был не только генералом, но еще и графом? Что до них человеку, который всю свою долгую (1802-1885) жизнь, начиная с представления юношеской драмы «Эрнани» и до изданий последних лирических стихотворений «об искусстве быть дедом», был и знаменит, и отнюдь не беден. И, наконец, как мог один из «бессмертных» сорока членов французской академии, человек, увенчанный лавровым венком всемирной славы, обратить свой писательский талант на описание парижского «дна», с сочуствием, мало того, с восхищением писать о каторжнике, о продажной женщине, о мальчишке-оборвыше?..
Когда роман «Отверженные»» вышел в свет, эти самые, не очень умные вопросы, очевидно, задавали себе, не находя на них ответа и от этого впадая в брезгливую ярость, многие: от журналистов, ведущих отделы критики в официально й императорской прессе, от писателей, уходивших от действительности в заоблачные выси «чистого искусства», до русского царя Александра II. Роман, как только вышел в свет, сразу же был переведен на многие европейские языки. Слава Виктора Гюго была так велика, что, не дожидаясь разрешения царской цензуры, сразу три русских литературных журнала принялись печатать «Отверженных». Но эта публикация была приостановлена; царь нашел, что книга великого француза опасна, что она «смутит умы» и чуть ли не вызовет мятеж… Испанские церковники вообще объявили, будто истинным автором романа является не кто иной, как сам сатана!
Всех этих защитников несправедливости, охранителей общественных устоев испугало страстное возмущение Гюго... В предисловии к «Отверженным» автор раскрыл самую суть замысла романа: «Три основные проблемы века - принижение мужчины вследствие принадлежности его к классу пролетариата, падение женщины вследствие голода, увядание ребенка вследствие мрака невежества... До тех пор, пока будут царить на земле нужда и невежество, книги, подобные этой, окажутся, быть может, небесполезными».
Прошло столетие. Мир во многом изменился. Но роман Виктора Гюго не только оказлся «небесполезным». Он стал одним из признанных шедевров мировой классической литературы. Образы «милосердного каторжника» Жана Вальжана, несчастной Фантины, жестокого инспектора Жавера, жадного, бесчувстенного.
Тенардье, маленьких героев романа - нежной Козетты и парижского гамена Гавроша, погибшего на баррикадах во время восстания против императорской тирании,- вошли в сознание миллионов читателей во всем мире, их имена стапи нарицательными.
Теперь никто уже не задает вопросов, обращенных к Гюго - одному из «бессмертных» или к Гюго - аристократу по рождению, по поводу того, как это ему могло придти в голову посвятить полжизни теме «несчастные, терпящих горе крайнюю нищету».
Мы знаем истинную причину бессмертия Виктора Гюго - защитника угнетенных, великого романтика, многие годы пробывшего в изгнании, вдали от любимой Франции, Алексей Николаевич Толстой в немногих, не очень точных словах определил значение творчества француэского писателя - бунтаря и поэта обездоленных. «Он набатно бил в колокол: «Проснитесь, человек бедствует, народ раздавлен несправедливостью». Это было хорошо и грандиозно - будить человечество»
Пусть не всегда романтик Гюго мог указать путь борьбы с беслравием. Он многое идеализировал, часто им руководил не трезвый расчет, а чувство гнева или сострадания в самых крайних пределах - и тогда произведение получалось излишне сатиричным или сентиментальным. Нолучшие страницы творчества писателя, при всем том, что бы был и всегда оставался главой французского романтизма в поэзии, прозе и драматургии,-реалистичны. Порой с документальной точностью Гюго восстанавливал событие и обстоятельства не только давней истории (например, в романах «Собор Парижской богоматери», «Человек, который смеете» и «Девяносто третий год»), но и совсем недавнего прошлого, свидетелем которого был он - современник восстаний против монархии в 1832 и 1848 годен и Парижской коммуны. Именно Гюго долгие годы добивался и добился наконец амнистии парижским коммунарам: тому способствовала его замечательная речь во Французском сенате. В последний год своей жизни «великий старец» горячо выступал в числе других прогрессивных общественных деятелей мира за смягчение участи русских революционеров-народовольцев. Всю свою жизнь он призывал «швырять камни во дворцы».
Вот каким был подлинный облик Виктора Гюго - рыцаря правды и свободы, певца героических действий, защитника угнетенных и страдающих. Именно поэтому его называют не только романтиком, но и реалистом. Гюго всегда старался помочь людям в беде, если видел лица, осунувшиеся от голода, глаза, потухшие от отчаяния. Он много говорил о гордости бедняков, о том, что милостыней их можно только оскорбить. И поэтому многие страницы произведений полны не только жалости, но и восхищения перед мужеством и человеческим достоинством людей, умеющих и в лохмотьях сохранить стойкость и отзывчивость.
Детей Гюго особенно любил. Маленькая Козетта, приемная дочь великодушного Жана Вальжана, многим на первый взгляд покажется Золушкой прошлого века. Но зто персонаж из сказки, из самой жизни. Все свое негодование против жадности богачей, обрекающих бедных детей на голодную, нищую жизнь, все свое сострадание к этим несчастным, запуганным, всеми обижаемым малышам. Гюго вложил в трогательный, нежный образ Козетты-девочки, Резкими, густыми красками рисует он бессовестного Тенардье. которому совсем не страшно искалечить ребенка, лишь бы побольше получить денег. А для Козетты писатель ищет нежные акварельные оттенки, страстно и взволнованно рассказывая о ее недетской серьезности, грустном взгляде и безвыходно печальной жизни...
Сегодня мы с тобой впервые знакомимся с героями одного из лучших произведений великого французского писателя, вернее, с одной из самых любимых его героинь. Постарайся внимательно слушать и как можно более серьезно отнестись к этой первой встрече с Виктором Гюго.
М. Костылева
5-
Однажды, зимним вечером Козетта сидела на своём обычном месте под столом и вязала шерстяные чулки для хозяйских дочек. Несколько возчиков и торговцев потягивали с хозяином вино, а хозяйка присматривала за ужином. Из соседней комнаты доносились весёлые голоса детей Тенардье. Накануне был сочельник. А Козетта с тревогой думала о том, что в кадке нет воды, и не пришлось бы ей в этот тёмный вечер идти через лес к роднику. Вдруг вошёл странствующий торговец, остановившийся в харчевне, и грубо крикнул: «Почему не напоили мою лошадь?» Заглянув под стол, трактирщица закричала: «Ну-ка вылезай» Ступай напои лошадь!»
- Но сударыня, - робко возразила Козетта, - ведь в кадке нет воды.
- Так беги и принеси, лентяйка! Ну, живо! На обратном пути купишь большой хлеб. Вот тебе 15 су.
В лавке напротив харчевни торговали игрушками. На самом видном месте была выставлена роскошная кукла с настоящими волосами и эмалевыми глазами. Козетта не могла удержаться, чтобы не взглянуть на неё. Лавчонка казалась ей дворцом, а кукла – сказочным видением. Замерев на месте, она говорила себе, что такой великолепной куклой можно играть только королеве. Внезапно раздался грубый голос трактирщицы: «Как, ты ещё здесь, бездельница? Вот я тебе задам!» Схватив ведро, Козетта со всех ног помчалась за водой. Деревня кончилась, и ночной шум леса охватил девочку со всех сторон. Беспредельная ночь глядела ей в глаза. Объятая ужасом, Козетта побежала, ни о чём не думая, ничего не замечая. Вот наконец и родник. Козетта отыскала в темноте молодой дубок, ухватилась за него и погрузила ведро в воду. Она не заметила, как из кармана выскользнула монета. Теперь скорее домой, но тяжёлое ведро оттягивало руки, а холодная вода выплёскивалась на голые ножки. С мучительной тревогой думала она о том, что меньше, чем за час, ей не добраться. Неожиданно она почувствовала, что ведро стало лёгким. Чья-то сильная рука взялась за дужку.
Дитя моё, эта ноша слишком тяжела для тебя, - ласково сказал незнакомый человек, - дай я понесу. Как тебя зовут? – спросил незнакомец.
- Козетта.
- Кто же послал тебя за водой в такой поздний час?
- Госпожа Тенардье, хозяйка постоялого двора, - грустно отвечала девочка.
- Постоялый двор. Хорошо, там я и переночую сегодня…
Разговаривая, они незаметно дошли до деревушки. Вот и булочная, но Козетта совсем позабыла о хлебе, который ей поручили купить. Зато у игрушечной лавки она опять замерла перед куклой.
- Эпонина и Азельма не хотят, чтобы я играла их куклами, - вздохнула девочка, - у меня есть только оловянная сабелька.
Когда они подошли к харчевне, она робко вымолвила
- Сударь, можно мне теперь взять у вас ведро? Если хозяйка увидит, что мне помогли его донести, она меня прибьёт.
На пороге показалась трактирщица.
- А, это ты, бродяжка! Наконец-то! Куда это ты запропастилась?
- Сударыня, - сказала Козета, - вот господин… он хотел бы переночевать у нас.
Трактирщица окинула взглядом потёртый сюртук старика и его помятую шляпу.
- Гм. Голь перекатная, - презрительно поджав губы, подумала она и сухо сказала.
- Входите милейший.
Между тем человек, положив на скамью свой узелок и палку, присел к столу, на который Козета поспешно поставила бутылку вина и стакан. Вдруг трактирщица воскликнула:
- А где же хлеб?
Козета сунула руку в карман фартука, тщетно пытаясь отыскать монетку. Несчастная девочка не знала, что ответить и окаменела.
- Ты потеряла целых 15 су? – прошипела Тенардье хватая плётку.
Этот грозный жест вызвал у Козеты вопль отчаянья:
- Простите! Я больше не буду!
- Сударыня, я сейчас видел, как что-то выпало из кармана малютки.
И сделав вид, будто он поднял монетку с пола, незнакомец протянул её хозяйке.
- Не эта ли?
- О-о-о, та самая, - воскликнула Тенардье, хотя монетка оказалась не в 15, а в 20 су.
Козетта опять забралась в свою нору. В её больших глазах, устремлённых на незнакомца, сквозила какая-то безотчётная доверчивость. Между тем дверь отворилась, вошли Эпонина и Азельма. Бросив на пол куклу, они затеяли возню с кошкой. Кукла была старая и некрасивая, но и она казалась Козетте восхитительной. Девочка осторожно выбралась из-под стола, быстро подползла к кукле и, нежно прижав её к груди, снова юркнула под стол. Никто ничего не заметил, кроме незнакомца. Блаженство Козетты длилось только с четверть часа…
- Козетта! – охрипшим от возмущения голосом закричала хозяйка.
Девочка осторожно положила куклу на прежнее место и, сжав свои худенькие ручки, безудержно зарыдала.
- Что случилось? – спросил незнакомец.
- Да разве вы не видите?! – воскликнула трактирщица. – Эта бродяжка осмелилась дотронуться до куклы моих детей!
Незнакомец молча направился к двери и вышел. Трактирщица воспользовалась этим и с силой пнула Козету ногой. Через несколько минут дверь отворилась. Старик нёс ту самую куклу, что была выставлена в лавке напротив.
- Бери, - сказал он Козете, - это тебе.
Козета поглядела на незнакомца, поглядела на куклу и медленно отступила к стене. Казалось, что она боится даже дышать. Кабатчица, Эпонина и Азельма стояли как истуканы. Пьяницы, и те умолкли. В харчевне воцарилась торжественная тишина.
Тетка Тенардье, окаменевшая и онемевшая от изумления, снова принялась строить догадки: \"Кто же он, этот старик? То ли бедняк, то ли миллионер? А может быть, и то и другое - то есть вор?\" Такие же мысли роились в голове её мужа. Подойдя к жене, он шепнул:
- Кукла стоит по меньшей мере тридцать франков. Не дури! Распластайся перед этим человеком!
Грубые натуры имеют общую черту с натурами наивными: у них нет постепенных переходов от одного чувства к другому.
- Ну что ж ты, Козетта, - сказала тетка Тенардье кисло-сладким тоном, свойственным злой бабе, когда она хочет казаться ласковой, - почему ты не берешь куклу?
Только тут Козетта осмелилась выползти из своего угла.
- Козетточка! - ласково подхватил Тенардье. - Господин дарит тебе куклу. Бери ее. Она твоя.
Козетта глядела на волшебную куклу с ужасом. Ее лицо было еще залито слезами, но глаза, словно небо на утренней заре, постепенно светлели, излучая необычайное сияние счастья. Если бы вдруг ей сказали: \"Малютка! Ты -королева Франции\", она испытала бы почти такое же чувство. Ей казалось, что как только она дотронется до куклы, ударит гром. До некоторой степени это было верно, так как она не сомневалась, что хозяйка прибьет ее и выругает. Однако сила притяжения победила. Козетта, наконец, приблизилась к кукле и, обернувшись к кабатчице, застенчиво прошептала:
- Можно, сударыня?
Нет слов передать этот тон, в котором слышались отчаяние, испуг и восхищение.
- Понятно, можно! - ответила кабатчица. - Она твоя. Господин дарит ее тебе.
- Правда, сударь? - переспросила Козетта. - Разве это правда? Она моя, эта дама?
Глаза у незнакомца были полны слез. Он, видимо, находился на той грани волнения, когда молчат, чтобы не разрыдаться.
- Я буду звать ее Катериной, - сказала она.
Странно было видеть, как лохмотья Козэтты коснулись и слились с лентами и ярко-розовым муслиновым платьицем куклы.
- Сударыня! А можно мне посадить ее на стул? - спросила она.
- Можно, дитя мое, - ответила кабатчица.
Теперь пришел черед Азельмы и Эпонины с завистью глядеть на Козетту.
Девочка посадила Катерину на стул, а сама села перед нею на пол и, неподвижная, безмолвная, погрузилась в созерцание.
- Играй же, Козетта! - сказал незнакомец.
- О, я играю! - ответила девчурка.
Видите ли, сударь, - обратилась мадам Тенардье со слащавой вежливостью, на какую была способна, - я может и не против, чтобы этот ребенок играл, если вы так великодушны, но это хорошо один раз. Она должна работать.
- Значит, это не ваш ребенок? - спросил незнакомец.
- Что вы, сударь! Это нищенка, которую мы приютили из милости. Она вроде как дурочка. У нее, должно быть, водянка в голове. Видите, какая у нее большая голова. Мы делаем для нее все, что можем, но мы сами небогаты. Вот уж полгода, как мы пишем к ней на родину, а нам не отвечают ни слова. Ее мать, надо думать, умерла.
- Вот как! - проговорил незнакомец и снова задумался.
В продолжение этой беседы Козетта, словно ей подсказал инстинкт, что речь шла о ней, не сводила глаз с хозяйки. Но слушала она рассеянно, до нее долетали лишь обрывки фраз. Этого проезжего, этого неизвестного, которого, казалось, само провидение послало Козетте, кабатчица ненавидела сейчас больше всего на свете. Однако надо было сдерживаться. Как ни привыкла она скрывать свои чувства, стараясь подражать мужу, это было свыше ее сил. Она поспешила отправить дочерей спать и спросила у незнакомца \"позволения\" отправить и Козетту.
- Она сегодня здорово уморилась\", - с материнской заботливостью добавила кабатчица. Козетта ушла спать, унося в объятиях Катерину.
Время от времени тетка Тенардье удалялась в противоположный угол залы, где сидел ее муж, чтобы, по ее выражению, \"отвести душу\". Она обменивалась с ним несколькими словами, тем более злобными, что не решалась произносить их громко.
- Старый хрыч! Он, видите ли, хочет, чтобы эта маленькая уродина играла! Дарит ей куклу! Куклу в сорок франков этой паршивой собачонке, которую, всю как есть, я отдала бы за сорок су! Еще немного, и он начнет величать ее \"ваша светлость\", словно герцогиню Беррийскую! Да в здравом ли он уме? Или совсем уже рехнулся, старый дурак?
- Ничего не рехнулся! Все это очень просто, - возразил Тенардье. -А если ему так нравится? Тебе вот нравится, когда девчонка работает, а ему нравится, когда она играет. Он имеет на это право. Путешественник, если платит, может делать все, что хочет. Если этот старичина - филантроп, тебе-то что? Если он дурак, тебя это не касается. Чего ты суешься, раз у него есть деньги?
Это была речь главы дома и доводы трактирщика; ни тот, ни другой не терпели возражений.
6-
Неизвестный облокотился на стол и снова задумался. Прочие посетители, торговцы и возчики, отошли подальше и перестали петь. Они взирали на него издали с каким-то почтительным страхом. Этот бедно одетый чудак, вынимавший столь непринужденно из кармана пятифранковики и щедро даривший огромные куклы маленьким замарашкам в сабо, был, несомненно, удивительный, но и опасный человек.
Прошло несколько часов. Полунощница отошла, ужин рождественского сочельника закончился, бражники разошлись, кабак закрылся, комната опустела, а незнакомец продолжал сидеть все на том же месте и в той же позе. Порой он только менял руку, на которую опирался. Вот и все. Но с тех пор, как ушла Козетта, он не произнес ни слова.
Супруги Тенардье из любопытства и приличия остались в комнате.
- Всю ночь он, что ли, собирается так провести? - ворчала Тенардье.
Когда пробило два, она сдалась.
- Я иду спать, - заявила она мужу. - Делай с ним что хочешь.
Супруг присел к столу, зажег свечу и начал читать Французский вестник. Незнакомец не трогался с места. Ничто не могло отвлечь его от дум. Неожиданно он обратился к хозяину кабака:
- Хорошо ли идут у вас дела в Монфермейле?
- Так себе, сударь, - ответил Тенардье. Зажиточных людей здесь мало, - продолжал он плаксивым тоном, - тяжелое время теперь! Всё, знаете, больше мелкий люд. К нам только изредка заглядывают такие щедрые и богатые господа, как вы, сударь. Мы платим пропасть налогов. А тут, видите ли, еще и эта девчонка влетает нам в копеечку!
- Какая девчонка?
- Ну, девчонка-то, помните? Козетта. \"Жаворонок\", как ее тут в деревне прозвали.
И дурацкие же у этих мужиков клички! - продолжал Тенардье. - Она больше похожа на летучую мышь, чем на жаворонка. Ха-ха. Так говорит моя жена, хотя по сути, она добрая женщина.
- Я это заметил.
- Кхе-хе. Видите ли, сударь, мы сами милостыни не просим, но и подавать другим не можем. Мы ничего не зарабатываем, а платить должны много. Патент, подати, обложение дверей и окон, добавочные налоги! Сами знаете, сударь, как обдирает нас правительство. Кроме того, у меня есть родные дочери. Очень мне надо кормить чужого ребенка!
- А что, если бы я освободил вас от этой заботы? – тихо спросил незнакомец.
- Что вы имеете в виду?
- Я имею в виду Козетту.
И тут, в разговор вмешалась мадам Тенардье, которой не спалось в эту ночь.
- О, возьмите ее, сударь, оставьте у себя, уведите, унесите, осыпьте сахаром, начините трюфелями, выпейте ее, скушайте, и да благословит вас пресвятая дева и все святые угодники!
Красное, свирепое лицо кабатчицы расплылось в омерзительной улыбке.
- Хорошо.
- Правда? Вы возьмете ее?
- Возьму.
- Сейчас я приведу её.
Но тут в дело вступил хозяин.
- Э, постойте! Вы, кажется, собираетесь увезти её от нас? Так вот, говорю вам откровенно, я не соглашусь расстаться с ребенком. Это не по-божески! Я видел ее совсем крошкой. Правда, она стоит нам денег, да, у неё есть недостатки, и мы не богаты. Но! Мы люди сердечные. У бедняжки нет ни отца, ни матери, я ее вырастил. Одним словом, я привязан к этому ребенку. Понимаете, постепенно привыкаешь к её лепету в нашем доме и вообще, к детскому шуму. Я просто не выдержу разлуки с ней.
Незнакомец пристально посмотрел на Тенардье.
- И сколько вы хотите за расставание?
- Ну, что вы?! Как можно, сударь! - притворно возмутился Тенардье, но вскоре поостыл.
Он собрал свои мысли и всё взвесил в одну секунду. Тенардье принадлежал к людям, умеющим в мгновение ока уяснить себе положение. Заключив, что пришло время действовать прямо и быстро, он поступил так, как поступают великие полководцы в решительный момент.
- Впрочем, вы наверное правы. Нам не под силу лишний рот. Как это ни печально, но, деньги правят миром.
- Сколько вы хотите, Тенардье? – напрямую спросил незнакомец.
- Вы сами заговорили о сумме, и я называю её. Сударь, мне нужны полторы тысячи франков! Думаю, это по-божески? Или нет?
- Приведите Козетту, - вместо ответа произнёс незнакомец.
С этими словами он вынул из бокового кармана старый кожаный бумажник и достал деньги. Это был никто иной, как господин Мадлен, бывший мэр города, и в прошлом беглый каторжник Жан Вальжан, который не ладил с законом. Именно поэтому, он решил покинуть харчевню среди ночи.
На рассвете жители деревушки увидели, как по улице шёл бедно одетый старик, ведя за руку девочку. Козетта покидала эти края. С кем, она не знала, куда, она не ведала. Лишь одно ей было понятно. Она никогда не вернётся в харчевню Тенардье…
Забегая вперёд добавлю – Козетта шла навстречу большому счастью.
1. Праведник
Благочестивый епископ Диня, Шарль Мириэль живёт в скромном больничном домике, тратит девяносто процентов личных денег на помощь бедным, отличается добродушием и умом, всю жизнь проводит за работой, помогает страждующим, утешает скорбящих. Он верит в Господа и руководствуется в своей жизни только одним – любовью к людям.
2. Падение
В Динь приходит бывший каторжник Жан Вальжан, арестованный девятнадцать лет назад за украденный для детей сестры хлеб. Он хочет найти ужин и ночлег, но его отовсюду прогоняют. По совету сострадательной женщины Вальжан находит приют в доме епископа. Ночью бывший каторжник крадёт у Мриэля столовое серебро. Утром его ловят жандармы и приводят к Его Преосвященству. Епископ прощает Вальжана, отдаёт ему серебряные подсвечники и просит употребить их с пользой для бедных.
3. В 1817 году
Книга открывается описанием исторических и культурных событий 1817 года. Затем Гюго рассказывает о четырёх парах молодых людей (студентов и девушек-работниц), одна из которых – Фантина – удивительно красивая блондинка. Возлюбленный бросает её вместе с маленьким ребёнком.
4. Доверить другому – значит иногда бросить на произвол судьбы
Фантина отправляется в родной город Монрейль-Приморский, чтобы найти работу. Она оставляет дочку владельцам харчевни «Сержант Ватерлоо» - супругам Тенардье. Последние плохо обращаются с Козеттой и в пять лет превращают девочку в служанку.
5. По наклонной плоскости
Дядюшка Мадлен превратил Монрейль-Приморский в развитый промышленный центр по производству чёрного стекла. Он заботился о своих рабочих и бедняках. За заслуги перед краем король назначил его мэром города.
В начале 1821 года умирает епископ Диньский. Мэр Мадлен надевает по нему траур. Полицейский надзиратель Жавер узнаёт в почтенном горожанине бывшего каторжника, когда тот проявляет свою силу, подняв телегу, придавившую старика Фошлеваля.
Работающую в женской мастерской Фантину выгоняют на улицу, узнав, что у неё есть ребёнок на стороне. Женщина начинает бедствовать. Тенардье тянут из неё деньги. В полицейском участке, где Жавер приговаривает её к шести месяцам тюрьмы, мэр Мадлен узнаёт историю Фантины, освобождает её и помещает в больницу.
6. Жавер
Мадлен оплачивает долги Фантины, но Тенардье не хотят отпускать от себя «золотоносную жилу» - Козетту. Жавер просит градоначальника уволить его за донос. Настоящий Жан Вальжан, по мнению полицейского, пойман – им «стал» дядюшка Шанматье, в вину которому вменяется кража яблок.
7. Дело Шанматье
Мэр Мадлен отправляется в Аррас, где на заседании суда открыто заявляет, что Жан Вальжан – это он, а не подсудимый Шантаматье.
8. Удар рикошетом
Жан Вальжан навещает Фантину в больнице. Женщина думает, что он привёз Козетту. Жавер арестовывает Вальжана. От шока Фантина умирает. Бывший мэр Мадлен бежит из тюрьмы.
Часть II. Козетта
1. Ватерлоо
Автор описывает битву при Ватерлоо, произошедшую 18 июня 1815 года. Гюго подробно рассказывает о передвижении армий, потерях и роковых событиях, приведших к краху Наполеона. Ночью после битвы занимающийся мародёрством сержант Тенардье случайно спасает жизнь французскому офицеру Понмерси.
2. Корабль «Орион»
Перед арестом Жан Вальжан закапывает свои деньги в лесах Монфермейля. Бывший каторжник Башка тщетно пытается их найти. Работающий на лайнере «Орион» Вальжан спасает жизнь матроса, после чего прыгает в воду. Окружающие решают, что герой утонул.
3. Исполнение обещания, данного умершей
Рождественской ночью супруги Тенардье отправляют восьмилетнюю Козетту за водой к лесному роднику. На обратном пути девочка встречает Жана Вальжана. В трактире он весь вечер наблюдает за ребёнком, спасая его от побоев, дарит дорогую куклу, а утром выкупает за полторы тысячи франков.
4. Лачуга Горбо
Жан Вальжан вместе с Козеттой живут на окраине Парижа, в лачуге Горбо. Они покидают свой дом сразу же, как только в нём поселяется Жавер.
5. Ночная охота с немой сворой
Старик с девочкой долго плутают по ночным улицам Парижа. Пытаясь скрыться от погони, загнанный в тупик Вальжан перелезает через высокую стену и оказывается в монастыре Малый Пикпюс. Работающий там садовником старик Фошлеван размещает «мэра Мадлена» с Козеттой в своём доме.
6. Малый Пикпюс
7. В скобках
Гюго рассуждает о сущности монастыря как формы человеческого общежития. Он рассматривает это явление с логической, исторической и моральной точки зрения.
8. Кладбища берут то, что им дают
В Малом Пикпюсе умирает мать Непорочность. Фошлеван просит настоятельницу принять в монастырь своего брата с внучкой. Она соглашается взамен на помощь похоронить благочестивую монахиню под алтарём вопреки государственным законам. В пустом гробе Жан Вальжан покидает обитель, чтобы вернуться в неё садовником.
Часть третья. «Мариус»
1. Париж, изучаемый по его атому
2. Важный буржуа
Престарелый буржуа господин Жильнорман воспитывает внука – сына младшей дочери и «луарского разбойника».
3. Дед и внук
Жильнорман вхож в ультра-кружок баронессы Т. Своего внука Мариуса он «купил» ценой наследства у его отца – бывшего полковника армии Наполеона, барона Понмерси. О любви отца сын узнал только после его смерти. Жильнорман не смог вынести новых воззрений Мариуса и выгнал его из дома.
4. Друзья азбуки
Общество «Друзья азбуки» своей главной задачей видит помощь униженным и обездоленным. Оно состоит из девяти студентов, отличающихся разной натурой и взглядами. «Друзья азбуки» помогают Мариусу начать новую жизнь.
5. Преимущество несчастья
Поначалу Мариус нищинствует, затем начинает немного зарабатывать переводами с немецкого и английского, но всё равно живёт в бедности. Из «Друзей азбуки» он общается только с Курфейраком и церковным старостой Мабефом.
6. Встреча двух звёзд
В Люксебургском саду Мариус встречает мужчину с четырнадцатилетней некрасивой девочкой, превращающейся через полгода в юную красавицу. Он страстно влюбляется в незнакомку, обменивается с ней взглядами, выясняет, где она живёт. Как только это происходит, мужчина с девушкой съезжают с квартиры.
7. Петушиный час
8. Коварный бедняк
Потеряв любимую, Мариус страдает. Он узнаёт о бедственном положении и злом нраве своих соседей, занимающихся выманиванием денег у богачей. Подглядывая за семейством Жондретов, Мариус становится свидетелем прихода любимой девушки с отцом.
Вместе с парижскими бандитами Жондрет готовит западню обещавшему вернуться вечером благодетелю. Мариус просит помощи у Жавера. В критический момент он узнаёт в соседе спасителя своего отца – Тенардье и не решается подать условный сигнал полиции. Последняя является сама. Бандитов арестовывают. Жан Вальжан сбегает.
Часть IV. Идиллия улицы Плюме и эпопея улицы Сен-Дени
1. Несколько страниц истории
Гюго рассказывает читателю революционную историю Франции, знакомит его с буржуазным королём Луи Филиппом и описывает подготовку к революции 1832 года.
2. Эпонина
Старшую дочь Тенардье выпускают из тюрьмы. Она разыскивает Мариуса и с грустью сообщает ему адрес «красивой барышни».
3. Дом на улице Плюме
Жан Вальжан вместе с Козеттой и служанкой Тусен живёт в небольшом, спрятанном от посторонних глаз особнячке на улице Плюме. После отказа от посещений Люксембургского сада Козетта грустит.
4. Помощь снизу может быть помощью свыше
Гаврош хочет украсть яблоки у Мабефа. Он подслушивает разговор бывшего церковного старосты со служанкой и узнаёт, что у них нет денег. Ночью на улице мальчик видит Жана Вальжана с Монпарнасом. Бывший каторжник легко кладёт юного убийцу на лопатки. Гаврош крадёт кошелёк, данный Вальжаном Монпарнасу, и подкидывает его Мабефу.
Мариус дежурит под окнами Козетты. Он отправляет ей рукопись с рассуждениями о любви и признанием в ней. Вечером они впервые встречаются наедине. Мариус узнаёт, что его чувства взаимны.
6. Маленький Гаврош
Гаврош, сам того не зная, находит на улице своих младших братьев. Он укладывает малышей спать в статуе слона. Ночью он помогает своему отцу бежать из тюрьмы.
7. Арго
8. Чары и печали
Мариус каждый вечер приходит к Козетте. Эпонина прогоняет бандитов от дома влюблённых. Узнав, что девушка с отцом уезжают в Англию, Мариус идёт к деду, чтобы попросить у него разрешение на брак. Жильнорман предлагает ему сделать Козетту своей любовницей. Взбешённый Мариус уходит из дома.
9. Куда они идут?
Вместо Козетты Мариус находит пустой дом. Мабеф продаёт последнюю книгу.
10. 5 июня 1832 года
Гюго рассуждает о сущности мятежа, его отличии от восстания и переходе в Революцию. В день похорон генерала Ламарка, 5 июня 1832 года, в Париже начинаются беспорядки.
11. Атом братается с ураганом
Гаврош идёт по парижским улицам с пистолетом, ругается с привратницами, разбивает камнем стекло парикмахерской. Как и Мабеф, он примыкает к «Друзьям азбуки».
12. «Коринф»
Боссюэ, Жоли и Грантер завтракают в кабачке «Коринф», около которого восставшие днём строят баррикаду. Гаврош рассекречивает Жавера.
13. Мариус скрывается во мраке
Мариус идёт к баррикаде на улице Шанврери. Он размышляет о войне – классической и гражданской.
14. Величие отчаяния
Гвардейцы наступают на баррикаду. Мабеф водружает знамя Республики и погибает. Эпонина закрывает Мариуса от пули. Последний обещает гвардейцам взорвать баррикаду. Правительственные войска отступают. Эпонина умирает на руках у Мариуса. Перед смертью она отдаёт ему письмо Козетты. Мариус пишет возлюбленной и просит Гавроша отнести его послание.
15. Улица Вооружённого человека
Жан Вальжан узнаёт о наличии у Козетты возлюбленного. Он страшно ревнует девушку, которую любит как дочь, сестру, мать. Предназначенное Козетте письмо Гаврош отдаёт Вальжану.
Часть V. Жан Вальжан
1. Война в четырёх стенах
Утром восставшие понимают, что они лишились поддержки народа. Присоединившийся к революционерам Жан Вальжан спасает от смерти Жавера. Гаврош погибает, собирая патроны. Днём гвардейцы берут баррикаду. Глава «Друзей азбуки» Анжольрас с Грантером умирают последними. Жан Вальжан выносит раненого Мариуса с поля боя.
2. Утроба Левиафана
Гюго рассказывает историю парижской канализации.
3. Грязь, побеждённая силой духа
Целый день Жан Вальжан с Мариусом на руках блуждает по водостокам. Он натыкается на полицейский патруль и «зыбучие пески». На волю Вальжан выходит с помощью Тенардье и тут же натыкается на Жавера. Последний помогает бывшему каторжнику доставить Мариуса к деду, отвозит Вальжана домой и исчезает.
Книга первая
Ватерлоо
Глава 1
Что можно встретить по дороге из Нивеля
В прошлом (1861) году, солнечным майским утром прохожий, рассказывающий эту историю, прибыв из Нивеля, направлялся в Ла-Гюльп. Он шел по широкому, обсаженному деревьями шоссе, которое тянулось по цепи холмов, то поднимаясь, то опускаясь как бы огромными волнами. Он миновал Лилуа и Буа-Сеньер-Исаак. На западе уже виднелась шиферная колокольня Брен-л’Алле, похожая на перевернутую вазу. Он оставил позади себя раскинувшуюся на холме рощу и на повороте проселка, около какого-то подобия виселицы, источенной червями, с надписью: «Старая застава № 4», – кабачок, фасад которого украшала вывеска: «На вольном воздухе. Частная кофейная Эшабо».
Пройдя еще четверть лье, он спустился в небольшую долину, куда из-под мостовой арки в дорожной насыпи струился ручей. Группы не густых, но ярко-зеленых деревьев, оживлявших долину по одну сторону шоссе, разбегались с противоположной стороны по лугам и в изящном беспорядке тянулись к Брен-л’Алле.
Направо, на краю дороги, виднелся постоялый двор, четырехколесная тележка перед воротами, большая вязанка жердей для хмеля, плуг, куча хворосту возле живой изгороди, дымящаяся в квадратной яме известь, лестница, прислоненная к старому открытому сараю с соломенными перегородками внутри. Молодая девушка полола в поле, где трепалась по ветру огромная желтая афиша, возвещавшая, по всей вероятности, о ярмарочном представлении по случаю храмового праздника. За углом постоялого двора, около лужи, в которой плескалась стая уток, вела в кустарники скверно вымощенная дорожка. Туда и направился прохожий.
Пройдя около сотни шагов вдоль ограды пятнадцатого столетия, увенчанной острым щипцом из цветного кирпича, он очутился перед большими каменными сводчатыми воротами, с прямым поперечным брусом над створками в суровом стиле Людовика XIV и двумя плоскими медальонами по сторонам. Фасад здания, такого же строгого стиля, возвышался над воротами; стена, перпендикулярная фасаду, почти вплотную подходила к воротам, образуя прямой угол. Перед ними на поляне валялись три бороны, сквозь зубья которых пробивались вперемежку всевозможные весенние цветы. Ворота были закрыты. Затворялись они двумя ветхими створками, на которых висел старый заржавленный молоток.
Ярко светило солнце; ветви деревьев тихо покачивались с тем нежным майским шелестом, который, кажется, исходит скорее от гнезд, нежели от листвы, колеблемой ветерком. Маленькая смелая пташка, видимо влюбленная, звонко заливалась меж ветвей раскидистого дерева.
Прохожий нагнулся и внизу, с левой стороны правого упорного камня ворот, разглядел довольно широкую круглую впадину, похожую на внутренность шара. В эту минуту ворота распахнулись, и появилась крестьянка.
Она увидела прохожего и догадалась, на что он смотрит.
– Сюда попало французское ядро, – сказала она. Потом добавила: – А вот здесь повыше на воротах, около гвоздя, – это след картечи, но она не пробила дерева насквозь.
– Как называется это место? – спросил прохожий.
– Гугомон, – ответила крестьянка.
Прохожий выпрямился, сделал несколько шагов и заглянул за изгородь. На горизонте, сквозь деревья, он заметил пригорок, а на этом пригорке нечто, похожее издали на льва.
Он находился на поле битвы при Ватерлоо.
Глава 2
Гугомон
Гугомон – вот то зловещее место, начало противодействия, первое сопротивление, встреченное при Ватерлоо великим лесорубом Европы, имя которого Наполеон; первый неподатливый сук под ударом его топора.
Некогда это был замок, ныне – всего только ферма. Гугомон для знатока старины – «Гюгомон». Этот замок был воздвигнут Гюго, сиром де Сомерель, тем самым, который сделал богатый дар шестому капелланству аббатства Вилье.
Прохожий толкнул ворота и, задев локтем стоявшую под их сводом старую коляску, вошел во двор.
Первое, что поразило его на этом внутреннем дворе, были ворота в стиле шестнадцатого века, похожие на арку, ибо все вокруг них обрушилось. Развалины часто производят впечатление величия. Близ арки в стене находились другие сводчатые ворота, времен Генриха IV, сквозь которые видны были деревья фруктового сада. Около этих ворот – навозная яма, мотыги и лопаты, несколько тачек, старый колодец с каменной плитой на передней его стенке и железной вертушкой на вороте, резвящийся жеребенок, индюк, распускающий веером хвост, часовня с маленькой звонницей, шпалерное грушевое дерево в цвету, осеняющее ветвями стену этой часовни, – таков этот двор, завоевать который было мечтой Наполеона. Если бы он сумел овладеть им, то, быть может, этот уголок земли сделал бы его владыкой мира. Тут куры ворошат клювами пыль. Слышится рычание большой собаки, она щерит клыки и заменяет теперь англичан.
Англичане здесь достойны были изумления. Четыре гвардейские роты Кука в течение семи часов выдерживали ожесточенный натиск целой армии.
Гугомон, изображенный на карте в горизонтальном плане, включая все строения и огороженные участки, представляет собой неправильный прямоугольник со срезанным углом. В этом углу, под защитой стены, с которой можно было обстреливать в упор атакующих, и находятся южные ворота. В Гугомоне двое ворот: южные – ворота замка, и северные – ворота фермы. Наполеон направил против Гугомона своего брата Жерома; здесь столкнулись дивизии Гильемино, Фуа и Башлю; почти весь корпус Рейля тут был введен в бой и погиб, Келлерман потратил весь свой запас ядер на эту героическую стену. Отряд Бодюэна лишь с трудом проник в Гугомон с севера, а бригада Суа хоть и ворвалась туда с юга, но овладеть им не могла.
Строения фермы окружают двор с юга. Часть северных ворот, разбитых французами, висит, зацепившись за стену. Это четыре доски, приколоченные к двум перекладинам, и на них отчетливо видны шрамы, полученные во время атаки.
В глубине двора видны полуоткрытые северные ворота с заплатой из досок на месте вышибленной французами и висящей теперь на стене створки. Они проделаны в кирпичной с каменным основанием стене, замыкающей двор с севера. Это обыкновенные четырехугольные проходные ворота, какие можно видеть на всех фермах: две широкие створки, сколоченные из необтесанных досок. За ними расстилаются луга. Яростен был бой за этот вход. На косяках ворот долго оставались следы окровавленных рук. Именно здесь был убит Бодюэн.
Еще до сей поры ураган боя ощущается на этом дворе; здесь запечатлен его ужас; неистовство рукопашной схватки словно застыло в самом ее разгаре; это живет, а то умирает; кажется, все это было вчера. Рушатся стены, падают камни, стонут бреши; проломы похожи на раны; склонившиеся и дрожащие деревья будто силятся бежать отсюда.
Этот двор в 1815 году был застроен теснее, чем ныне. Постройки, которые позже были разрушены, образовали в нем выступы, углы, резкие повороты.
Англичане укрепились там; французы ворвались туда, но не смогли удержаться. Рядом с часовней сохранилось обрушившееся, вернее, развороченное, крыло здания – все, что осталось от Гугомонского замка. Замок послужил крепостью, часовня – блокгаузом. Здесь происходило взаимное истребление. Французы, обстреливаемые со всех сторон – из-за стен, с чердачных вышек, из глубины погребов, изо всех окон, изо всех отдушин, изо всех щелей в стенах, – притащили фашины и подожгли стены и людей. Пожар был ответом на картечь.
В разрушенном крыле замка сквозь забранные железными решетками окна видны остатки разоренных покоев главного кирпичного здания; в этих покоях засела английская гвардия. Винтовая лестница, вся рассевшаяся от нижнего этажа до самой крыши, кажется внутренностью разбитой раковины. Эта лестница проходила сквозь два этажа; осажденные на ней и загнанные наверх англичане разрушили нижние ступени. И теперь эти широкие плиты голубоватого камня лежат грудой среди разросшейся крапивы. Десяток ступеней еще держится в стене, на первой из них высечено изображение трезубца. Эти недосягаемые ступени крепко сидят в своих гнездах. Вся остальная часть лестницы похожа на челюсть, лишенную зубов. Тут же высятся два дерева. Одно засохло, другое повреждено у корня, но каждую весну зеленеет вновь. Оно начало прорастать сквозь лестницу с 1815 года.
Резня происходила в часовне. Теперь там снова тихо, но у нее странный вид. Со времени этой бойни богослужений в ней не совершали. Однако аналой там уцелел – грубый деревянный аналой, прислоненный к необтесанной каменной глыбе. Четыре стены, выбеленные известкой, против престола дверь, два маленьких полукруглых окна, на двери большое деревянное распятие, над распятием четырехугольная отдушина, заткнутая охапкой сена, в углу, на земле, старая разбитая оконная рама – такова эта часовня. Около аналоя прибита деревянная, пятнадцатого века, статуя святой Анны; голова младенца Иисуса оторвана картечью. Французы, на некоторое время овладевшие часовней и затем вытесненные из нее, подожгли ее. Пламя охватило это ветхое строение. Оно превратилось в раскаленную печь. Сгорела дверь, сгорел пол, не сгорело лишь деревянное распятие. Пламя обуглило ноги Христа, превратив их в почерневшие обрубки, но дальше не пошло. По словам местных жителей, это было чудо. Младенцу Иисусу, которого обезглавили, посчастливилось меньше, чем распятию.
Стены все испещрены надписями. У ног Христовых можно прочесть: «Henquines» . А дальше: «Conde de Rio Ма or . Marques у Marquesa de Almagro (Habana)» . Встречаются и французские имена с восклицательными знаками, говорящими о гневе. В 1849 году стены выбелили: здесь нации поносили друг друга.
Именно возле двери этой часовни подобрали труп, державший в руке топор. Это был труп подпоручика Легро.
Выходишь из часовни и направо замечаешь колодец. На этом дворе их два. Спрашиваешь: почему у этого колодца нет ведра и блока? А потому, что из него не черпают более воды. Почему же из него не черпают более воды? Потому что он набит скелетами.
Последний, кто брал воду из этого колодца, был Гильом ван Кильсом. Этот крестьянин проживал в Гугомоне и работал в замке садовником. 18 июня 1815 года его семья бежала и укрылась в лесу.
Лес, окружавший аббатство Вилье, давал в продолжение многих дней и ночей приют всему несчастному разбежавшемуся населению. Еще доныне сохранились ясные следы в виде старых обгоревших пней, отмечающих места этих жалких становищ, скрывавшихся в зарослях кустарника.
Гильом ван Кильсом, оставшийся в Гугомоне, чтобы «стеречь замок», забился в погреб. Англичане обнаружили его, вытащили из убежища и, избивая ножнами сабель, заставили этого запуганного насмерть человека служить себе. Их мучила жажда, и Гильом должен был приносить им пить, черпая воду из этого колодца. Для многих то был последний глоток в жизни. Колодец, из которого пило столько обреченных на гибель, должен был и сам погибнуть.
После сражения очень торопились предать трупы земле. Смерть обладает повадкой, присущей ей одной, – дразнить победу, вслед за славой насылая болезни. Тиф – непременное дополнение к триумфу. Колодец был глубок, и его превратили в могилу. В него сбросили триста трупов. Быть может, это сделали слишком поспешно. Все ли были мертвы? Предание гласит, что не все. Говорят, что в ночь после погребенья из колодца слышались слабые голоса, взывавшие о помощи.
Этот колодец расположен особняком посредине двора. Три стены, наполовину из камня, наполовину из кирпича, поставленные наподобие ширм и напоминающие четырехугольную башенку, окружают его с трех сторон. Четвертая сторона свободна, и отсюда черпали воду. В задней стене имеется что-то вроде неправильного круглого оконца – вероятно, пробоина от разрывного снаряда. У башенки была когда-то крыша, от которой сохранились лишь балки. Железные подпорки правой стены образуют крест. Наклонишься, и взгляд тонет в глубине кирпичного цилиндра, наполненного мраком. Подножия стен вокруг колодца заросли крапивой.
Широкая голубая каменная плита, которая в Бельгии служит передней стенкой колодцев, заменена скрепленными перекладиной пятью или шестью бесформенными обрубками дерева, узловатыми и кривыми, похожими на огромные кости скелета. Нет больше ни ведра, ни цепи, ни блока, но сохранился еще каменный желоб, служивший стоком. В нем скапливается дождевая вода, и от времени до времени из соседних рощ залетает сюда какая-нибудь пичужка, чтобы попить из него и тут же улететь.
Единственный жилой дом среди этих развалин – ферма. Дверь дома выходит во двор. Рядом с красивой, в готическом стиле, пластинкой дверного замка прибита наискось железная ручка в виде трилистника. В то мгновение, когда ганноверский лейтенант Вильда взялся за нее, чтобы укрыться на ферме, французский сапер отсек ему руку топором.
Семья, ныне живущая в этом доме, является потомством давно умершего садовника ван Кильсома. Седая женщина рассказывала мне: «Я была свидетельницей происходившего. Мне исполнилось в ту пору три года. Моя старшая сестра боялась и плакала. Нас отнесли в лес. Я сидела на руках у матери. Чтобы лучше расслышать, все припадали к земле ухом. А я повторяла за пушкой: «Бум, бум».
Ворота во дворе, те, что налево, как мы уже говорили, выходят в фруктовый сад.
Вид фруктового сада ужасен.
Он состоит из трех частей, вернее сказать – из трех актов драмы. Первая часть – цветник, вторая – фруктовый сад, третья – роща. Все они обнесены общей оградой: со стороны входа – строения замка и ферма, налево – плетень, направо – стена, в глубине – стена. Правая стена кирпичная, стена в глубине – каменная. Прежде всего входишь в цветник. Он расположен в самом низу, засажен кустами смородины, зарос сорными травами и заканчивается огромной, облицованной тесаным камнем террасой с круглыми балясинами. Это был господский сад в том раннем французском стиле, который предшествовал Ленотру; ныне же это руины и терновник. Пилястры увенчаны шарами, похожими на каменные ядра. Еще теперь насчитывают сорок три уцелевшие балясины на подставках, остальные валяются в траве. Почти на всех видны следы картечи. А одна, поврежденная, держится на перебитом своем конце, точно сломанная нога.
Вот в этот-то цветник, находящийся ниже фруктового сада, проникли шесть солдат первого пехотного полка и, не имея возможности выйти оттуда, настигнутые и затравленные, словно медведи в берлоге, приняли бой с двумя ганноверскими ротами, из которых одна была вооружена карабинами. Ганноверцы расположились за этой балюстрадой и стреляли сверху. Неустрашимые пехотинцы, стреляя снизу, шесть против сотни, и не имея иного прикрытия, кроме кустов смородины, продержались четверть часа.
Поднимаешься на несколько ступеней и выходишь из цветника в фруктовый сад. Здесь, на пространстве в несколько квадратных саженей, в течение какого-нибудь часа пали тысяча пятьсот человек. Кажется, что стены тут и сейчас готовы ринуться в бой. Тридцать восемь бойниц, пробитых в них англичанами на различной высоте, еще уцелели. Против шестнадцатой бойницы находятся две могилы англичан с надгробными гранитными плитами. Бойницы есть лишь на южной стене, со стороны которой велось главное наступление. Снаружи эта стена скрыта высокой живой изгородью. Французы, наступая, предполагали, что им придется брать приступом лишь эту изгородь, а наткнулись на стену, на препятствие и на засаду – на английскую гвардию, на тридцать восемь орудий, паливших одновременно, на ураган ядер и пуль; и бригада Суа была разгромлена. Так началась битва при Ватерлоо.
Однако фруктовый сад был взят. Лестниц не было, французы карабкались на стены, цепляясь ногтями. Под деревьями завязался рукопашный бой. Вся трава кругом обагрилась кровью. Батальон Нассау в семьсот человек был весь уничтожен. Наружная сторона стены, против которой стояли две батарея Келлермана, вся источена картечью.
Но и этот фруктовый сад, как всякий иной сад, не остается безучастным к приходу весны. И в нем распускаются лютики и маргаритки, растет высокая трава, пасутся рабочие лошади; протянутые между деревьями веревки с сохнущим на них бельем заставляют прохожих пригибаться; ступаешь по этой целине, и нога то и дело попадает в кротовые норы. В густой траве можно разглядеть сваленный, с вывороченными корнями, зеленеющий ствол дерева. К нему прислонился, умирая, майор Блакман. Под высоким соседним деревом пал немецкий генерал Дюпла, француз по происхождению, эмигрировавший с семьей из Франции после отмены Нантского эдикта. Совсем рядом склонилась старая, больная яблоня с повязкой из соломы и глины. Почти все яблони пригнулись к земле от старости. Нет ни одной, в которой не засела бы ружейная или картечная пуля. Этот сад полон сухостоя. Среди ветвей летают вороны; вдали виднеется роща, где цветет множество фиалок.
Здесь убит Бодюэн, ранен Фуа, здесь были пожар, резня, бойня, здесь яростно бурлил смешанный поток английской, немецкой и французской крови; здесь колодец, битком набитый трупами; здесь уничтожены полк Нассау и полк Брауншвейгский, убит Дюпла, убит Блакман, искалечена английская гвардия, погублены двадцать французских батальонов из сорока, составлявших корпус Рейля, в одних только развалинах замка Гугомон изрублены саблями, искрошены, задушены, расстреляны, сожжены три тысячи человек, – и все это лишь для того, чтобы ныне какой-нибудь крестьянин мог сказать путешественнику: «Сударь, дайте мне три франка, и, если хотите, я расскажу вам, как было дело при Ватерлоо!»
Глава 3
18 июня 1815 года
Возвратимся назад – это право каждого повествователя – и перенесемся в 1815 год и даже несколько ранее того времени, с которого начинаются события, рассказанные в первой части этой книги.
Если бы в ночь с 17 на 18 июня 1815 года не шел дождь, то будущее Европы было бы иным. Несколько лишних капель воды сломили Наполеона. Чтобы Ватерлоо послужило концом Аустерлица, провидению оказался нужным лишь легкий дождь; достаточно было тучи, пронесшейся по небу вопреки этому времени года, чтобы вызвать крушение целого мира.
Битва при Ватерлоо могла начаться лишь в половине двенадцатого, и это дало возможность Блюхеру прибыть вовремя. Почему? Потому что почва размокла и необходимо было переждать, пока дороги обсохнут, чтобы подвезти артиллерию.
Наполеон был артиллерийским офицером, он и сам это чувствовал. Вся сущность этого изумительного полководца сказалась в одной фразе его доклада Директории по поводу Абукира: «Такое-то из наших ядер убило шесть человек». Все его военные планы были рассчитаны на артиллерию. Стянуть в назначенное место всю артиллерию – вот что было для него ключом победы. Стратегию вражеского генерала он рассматривал как крепость и пробивал в ней брешь. Слабые места подавлял картечью, завязывал сражения и разрешал исход их пушкой. Его гений – гений точного прицела. Рассекать каре, распылять полки, разрывать строй, уничтожать и рассеивать плотные колонны войск – вот его цель; разить, разить, разить непрестанно – и это дело он доверил ядру. Устрашающая система, которая в союзе с гениальностью за пятнадцать лет сделала непобедимым этого мрачного мастера ратного дела.
18 июня 1815 года он тем более рассчитывал на артиллерию, что численное ее превосходство было на его стороне. В распоряжении Веллингтона было всего лишь сто пятьдесят девять орудий, у Наполеона – двести сорок.
Представьте себе, что земля была бы суха, артиллерия подошла бы вовремя и битва могла бы начаться в шесть утра. Она была бы закончена к двум часам дня, то есть за три часа до прибытия пруссаков.
Велика ли доля вины Наполеона в том, что битва была проиграна? Можно ли обвинять в кораблекрушении кормчего?
Не осложнился ли явный упадок физических сил Наполеона в этот период упадком и его душевных сил? Не износились ли за двадцать лет войны клинок и ножны, не утомились ли его дух и тело? Не стал ли в полководце, как это ни прискорбно, брать верх уже отслуживший воин? Одним словом, не угасал ли уже тогда этот гений, как полагали многие видные историки? Не впадал ли он в неистовство лишь для того, чтобы скрыть от самого себя свое бессилие? Не начинал ли колебаться в предчувствии неверного будущего, дуновение которого ощущал? Перестал ли – что так важно для главнокомандующего – сознавать опасность? Не существует ли и для этих великих людей реальности, для этих гигантов действия возраст, когда их гений становится близоруким? Над совершенными гениями старость не имеет власти; для Данте, для Микеланджело стареть – значило расти; неужели же для Аннибала и Наполеона это означало увядать? Не утратил ли Наполеон верного чутья победы? Не дошел ли он уже до того, что не распознавал подводных скал, не угадывал западни, не видел осыпающихся краев бездны? Не лишился ли он дара предвидения катастрофы? Неужели он, кому когда-то были ведомы все пути к славе и кто с высоты своей сверкающей колесницы перстом владыки указывал на них, теперь, в гибельном ослеплении, увлекал свои шумные, послушные легионы в бездну? Не овладело ли им в сорок шесть лет полное безумие? Не превратился ли этот подобный титану возничий судьбы просто в беспримерного сорвиголову?
Мы этого отнюдь не думаем.
Намеченный им план битвы был, по общему мнению, образцовым. Ударить в лоб союзным войскам, пробить брешь в рядах противника, разрезать неприятельское войско надвое, англичан оттеснить к Галю, пруссаков к Тонгру, разъединить Веллингтона с Блюхером, овладеть плато Мон-Сен-Жан, захватить Брюссель, сбросить немцев в Рейн, а англичан в море – вот что для Наполеона представляла собой эта битва. Дальнейший образ действий подсказало бы будущее.
Мы, конечно, не собираемся излагать здесь историю Ватерлоо; одно из основных действий рассказываемой нами драмы связано с этой битвой, но история самой битвы не является предметом нашего повествования; к тому же она описана, и мастерски описана, Наполеоном – с одной точки зрения, и целой плеядой историков – с другой. Что же касается нас, то мы, предоставляя историкам спорить между собою, сами останемся лишь отдаленным зрителем, идущим по долине любознательным прохожим, который наклоняется над этой землей, удобренной трупами, и принимает, быть может, видимость за реальность. Мы не вправе пренебречь во имя науки совокупностью фактов, в которых, несомненно, есть нечто иллюзорное; мы не обладаем ни военным опытом, ни знанием стратегии, которые могли бы оправдать ту или иную систему воззрений. Мы полагаем лишь, что действия обоих полководцев в битве при Ватерлоо были подчинены сцеплению случайностей. И если дело идет о роке – этом загадочном обвиняемом, – то мы судим его, как судит народ – этот простодушный судия.